Эта телеграмма полностью отражает и состояние дивизии генерала Петрова. 12 сентября противник, наступая в направлении Ленинталя, пытался расширить прорыв и выйти в район Сухого лимана. В батальоне стрелковых полков Чапаевской дивизии по 50 человек. Все, кто был до этого в тылу, вышли в первые траншеи, в том числе и штабы частей. Генерал Петров, установив на «пикап» два пулемета, то и дело сам вынужден был кидаться на участки намечающегося прорыва. Положение уже казалось безвыходным.
На исходе 13 сентября Петров доложил командарму о том, что его левофланговый 31-й полк под угрозой окружения. Командарм долго молчал и потом спросил:
— Что вы предлагаете?
— Надо чем-то поступиться. Прошу вашего разрешения отвести левый фланг на рубеж Сухого лимана. Сократится ширина фронта, и я его смогу еще некоторое время удерживать. Будет более эффективным огонь не только поддерживающей меня артиллерии, но и береговых батарей.
Софронов, не возражая, а как бы размышляя вслух, сказал:
— Но это значит, что противник будет постоянно держать под огнем город и с южной стороны. Это значит, что днем корабли не смогут входить в Одесский порт, потому что он будет и в сфере наблюдения, и в сфере досягаемости артиллерии противника. И вообще враг окажется еще ближе к городу…
Но все же генерал Софронов согласился с предложением Ивана Ефимовича, и 14 сентября, сокращая фронт и извлекая из этого еще какую-то возможность удерживать врага, Петров отвел левый фланг на рубеж Сухого лимана.
На следующий день из Москвы поступила телеграмма, которая имела очень большое значение для защитников Одессы. В ней говорилось:
«Передайте просьбу Ставки Верховного Командования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6–7 дней, в течение которых они получат подмогу, в виде авиации и вооруженного пополнения. И. Сталин».
Иван Ефимович и комиссар дивизии бригадный комиссар А.С. Степанов довели содержание этой телеграммы до всех командиров и бойцов. Они обращали их внимание, что Ставка высоко оценивает стойкость защитников города и, понимая, что у них уже нет сил сдерживать натиск во много раз превосходящего врага, не приказывает, а просит! Просит защитников города сделать невозможное — продержаться еще хотя бы неделю. Помощь идет. Ставка обещала, значит, эта помощь будет!
Именно эта форма — просьба, а не приказ — оказала на людей огромное воздействие. Она прибавила сил. Людям хотелось оправдать веру Верховного Главнокомандования. И они совершили невозможное. Они выстояли эту неделю на тех же рубежах и удержали врага, как просила Ставка!
Как было трудно и как, несмотря ни на что, был высок боевой дух защитников Одессы, хочется проиллюстрировать еще одним отрывком из воспоминаний Ф.С. Блинова:
«— Соскучился по своему комдиву? — Голос капитана Харлашкина вроде бы веселый.
Я насторожился: почему представитель штаба армии заговорил о генерале Петрове? С Иваном Ефимовичем мы расстались дней десять назад, он командовал уже не нашей дивизией, а 25-й Чапаевской. Но одновременно ему были подчинены все войска Южного сектора, в том числе и кавдивизия. А командиром нашей дивизии назначили полковника Новикова — командира одного из полков 95-й Молдавской дивизии.
— Скоро увидишься с генералом Петровым! — подтверждая мою догадку, продолжал Харлашкин. — Я видел у полковника Крылова приказ — Пятому кавполку идти на помощь 25-й Чапаевской дивизии.
Вскоре действительно пришел приказ.
Совхоз Ульяновка, куда нам приказали прибыть, расположен между Большим Фонтаном и Люстдорфом (ныне — Черноморск). Часто бывал я здесь до войны с женой и дочками, мы выбирали красивое, живописное местечко и с наслаждением «пляжились», как говорят в Одессе. Но сейчас я оцениваю эти места с точки зрения пригодности к действиям кавалерии. Плохо, очень плохо. Причерноморская степь ровная, открытая. Где укрыть лошадей? Даже лесопосадок тут нет, в которых можно спрятаться, как в Лузановке.
На баштанах, во фруктовых садах полно сочных, сладких кавунов, яблок, груш, винограда. Но нас это не радует — среди яблок и арбузов конницу не спрячешь.
Я волнуюсь. Втайне надеюсь, что нас встретит Иван Ефимович Петров. Кадровый кавалерист, он очень любил наш полк. Я чувствовал: если будет хоть малейшая возможность, генерал встретит нас. Для полка это будет большой радостью — кавалеристы тоже любили генерала Петрова.
Так и есть — возле совхоза, поставив ногу на подножку своего знаменитого “пикапа”, стоял наш бывший комдив. Иван Ефимович был сдержан, но с каким удовольствием смотрел он на кавалеристов!
— Товарищ генерал! 5-й кавалерийский полк прибыл для выполнения боевого задания.
— Полк, говоришь?
Генерал помрачнел. Назвать полком отряд, который стоял перед генералом, можно было с большой долей воображения: жестокие бои вывели из строя большинство командиров взводов и эскадронов, больше половины бойцов.
— Тяжело. Но будет еще тяжелее. Вот, видишь? Прямая дорога на Одессу! — генерал взмахнул рукой. — Семь километров от Татарки и Дольника. На днях две новые пехотные дивизии появились против нас — 8-я и 21-я. От наших 7-го и 3-го полков почти ничего не осталось — остатки влились в 25-ю Чапаевскую. Противник нацелился на Дольник и Татарку, с юга — на Сухой лиман, чтобы обстреливать отсюда город. Пленных захватили — Антонеску рвет и мечет: взять Одессу к 3 сентября! — На суровом лице генерала появилось подобие улыбки. — Это он уже десятый срок назначает. Вот смотри… — Иван Ефимович развернул карту. — Здесь, справа, у тебя 287-й полк чапаевцев. Они дерутся за Дальник на дороге Беляевка — Одесса, на хуторах Френдеиталь и Красный Переселенец. Отряды 3-го и 7-го кавполков отступили от Ленинталя и теперь стоят перед самым Дольником. Фашисты уже стреляют из района Сухого лимана по Одессе из пушек. Ты видел, что делается в городе?
Да, я видел. При свете пожаров (проезжали мы Одессу, как обычно, ночью) больно было смотреть на истерзанный бомбами и снарядами город. Пожары, пожары — в городе светло, как днем, никакая светомаскировка не нужна. И если раньше одесситы страдали от бомб, то теперь фашисты с близкого расстояния методически разрушают дома из орудий.
Я внимательно слушал генерала. Его осунувшееся лицо подергивалось чаще, чем обычно. Если даже генерал Петров, который, по-моему, мог 24 часа в сутки не спать и быть свежим, так выглядел — дела наши тут не блестящи.
— И пополнения почти нет, — поморщился генерал. — Все, кто мог держать оружие, ушли из города на фронт. А морем с Большой земли кораблям очень трудно прорваться… — Иван Ефимович на мгновение задумался. — Новая дивизия появилась. В деле она еще, правда, не была, но авиаторы засекли ее в районе Беляевки. Пленные говорят: два полка 1-й румынской кавдивизии.
На следующий день я, конечно, сообщил своим товарищам эту новость. Кавалеристы приводили в порядок свои клинки — чистили, точили. Ох, как хотелось нам встретиться в открытом бою с румынской конницей!..»
Затем несколько дней шли тяжелые бои, доходившие до рукопашных схваток. Пришел день, когда конники показали себя и в конном строю. Продолжим рассказ Блинова:
«Мы отбили у фашистов потерянные 860 метров. Не успели отдышаться — зовет к телефону генерал Петров:
— Ну как?
— Все в порядке, товарищ генерал! Положение восстановлено.
— А Ленинталь?
Хутор Ленинталь нас измучил. Он клинком врезался в наши позиции. Что мы только не делали, чтобы забрать его обратно. Но силенок не хватало. А начальство все время нажимало. И сейчас генерал Петров вспомнил об этом клине — и, может быть, сам того не желая, уколол меня своим напоминанием. А нам не до жиру, как говорится, быть бы живу. Хорошо хоть эти 800 метров вернули. Людей в полку все меньше и меньше. Но я не докладываю генералу о положении — бесполезно. Ведь он сам все хорошо знает.
И все-таки генерал требует взять Ленинталь — слишком опасные позиции здесь у фашистов.
Чуть помолчав, Петров говорит:
— Хорошо, сам приеду.
Назавтра к скирде соломы, возле которой был мой КП, подъехал «пикап». Из машины вылез Иван Ефимович. Виду него был очень утомленный. Отрывисто и коротко он сказал:
— Принимай пополнение. Последние остатки наскребли.
Подозвав старшину Ячунского, генерал что-то написал на листке из блокнота и, отдавая ему, сказал:
— Люди в-о-о-он в той посадке!
Через час я уже распределял бойцов по эскадронам. Правда, многие признались, что даже не держали в руках винтовку. Но были и кадровые солдаты, такие, кто уже нюхал порох.
Перед отъездом генерал отозвал меня в сторону. Помолчав, он сказал негромко:
— Очень трудно. Понимаю все. — И добавил: — Но отступать нельзя. Верховный Главнокомандующий просит держаться.
Петров показал мне телеграмму за подписью Сталина: “Ставка просит!" Меня до глубины души тронули эти слова. Иван Ефимович понимал мое состояние. Без лишних слов сказал:
— Доведите содержание этой телеграммы до каждого бойца!
…Петров приехал к ночи 18 сентября. Из “пикапа”не вылез, позвал меня в машину.
— Вот и твоим клинкам работа нашлась. Дождался, кавалерист!
Румыны кавалерию пустили.
— Знаю, Иван Ефимович.
— Разведка?
— Да.
Два часа назад Махмудов с разведчиками обнаружили румынскую конницу. Разведчики насчитали около 500 сабель. Фашисты все-таки использовали ленинтальский клин между нашими стыками, недаром так тревожился из-за него Петров. Именно с этого клина в сумерках, маскируясь в высокой кукурузе, румынская кавалерия южнее Дольника просочилась к Татарке.
Когда Махмудов доложил мне об этом, в первое мгновение я хотел сразу поднять людей в седла — и вдогонку. Но удержался и позвонил генералу Петрову. Мне ответили, что он где-то на передовой. Промедление в этой обстановке грозило катастрофой. Я уже решил отдавать команду, но тут приехал Петров.
— Правильно сделал, что не полез ночью, они ловушку устроили. Во всяком случае сейчас, — Петров посмотрел на часы, — они в Татарке, остановились на ночевку, дальше идти побоялись. Что будем делать?
Таков был Иван Ефимович. Горячий, порывистый, он тем не в самые отчаянные минуты сохранял ясную голову и, хотя наверняка уже имел собственное мнение, всегда советовался с подчиненными.
— Думаю так, товарищ генерал. Атакуем их в Татарке перед самым рассветом в конном строю. Впереди — 3-й эскадрон, за ним — 2-й и 1-й…
— Согласен. Ворвешься в Татарку отсюда, с юга, и со стороны Одессы. А с запада дорогу из Татарки на Дальник оседлают 31-й Чапаевский полк и пешие кавалеристы 7-го кавполка…
И вот я должен дать команду: “Шашки к бою!"
Последнее мгновение перед атакой. Нет, мы не всех, конечно, посадили в седло. Из пополнения мало кто имел дело с лошадьми. Настоящих кавалеристов в полку очень мало осталось — около 150 сабель. Они все передо мной, сидят в седлах. Я понимаю их. Через минуту-другую начнется жаркий бой, и не вернутся назад многие из нас, и лошади прибегут без всадников и будут тоскливо ржать, но это будет чуть позже, а пока мы все вдыхаем предутренний прохладный туман.
— Шашки к бо-о-о-о-ю!
Не узнаю свой голос. Команду подхватывают по эскадронам. С места срываемся галопом. Время, которое только что в предутренней вязкой тишине, казалось, совсем остановилось, теперь летит с бешеной быстротой. Мчусь, и все мне видится: справа от меня скачет Ваня Котенков, слева — Иван Бабенко, дальше — Ваня Петренко. Но нет их уже с нами…
С юга в Татарку ведут неглубокие овраги. По ним мы врываемся в село. В Татарке — одна широкая улица, вдоль которой стоят хаты. Это — дорога на Одессу. У плетней во дворах — неоседланные кони, их много. Третий эскадрон (впереди — Гнатовский и Осипов с перевязанной рукой) первым врывается в село. Всадники молнией проносятся по улице, в каждую хату и во двор летят гранаты. Из хат выбегают полуодетые солдаты и натыкаются на первый и второй эскадроны. Идет рубка. Пригодились клинки, любовно сбереженные буденновцами! Врагов, сумевших спастись от наших сабель, встретили в окопах чапаевцы, а окончательный разгром прорвавшейся кавалерии довершила артиллерия.
Не посрамили буденновской славы кавалеристы нашего кавполка!»