Иван Ефимович приказал начальнику артиллерии полковнику Рыжи подготовить к утру все артиллерийские средства, все батареи стрелковых войск береговой обороны и кораблей.
На рассвете вся артиллерия открыла мощный огонь по противнику, находящемуся еще на исходном положении. Два часа не могли оправиться гитлеровцы от этого удара, но в 10 часов они перешли в наступление все на том же направлении — от станции Мекензиевы Горы к бухте Северной. Два часа продолжался тяжелый бой, переходивший часто в рукопашную, и все же атака была отбита. Собрав все части, противник опять бросился вперед. И эта атака была отбита.
К 16 часам противник, произведя перегруппировку и подтянув все возможные резервы, атаковал третий раз, уже с танками. Наши войска не только отбили натиск врага, но и сами переходили в контратаки, уничтожали противника в рукопашных схватках.
К исходу дня 79-я бригада улучшила свои позиции, продвинулась на левом фланге. 345-я дивизия полностью держала свои рубежи. Части 95-й дивизии и все, кто входил в четвертый сектор под командованием нового коменданта полковника А.Г. Капитохина, неоднократно переходили в контратаки и тоже удержали свои позиции.
Севастопольцы выстояли. И опять же лучшее тому свидетельство — признание врага:
«…попытка штурмом взять крепость Севастополь потерпела неудачу. За нами осталось преимущество более плотного окружения крепости… Мы также захватили удобные исходные позиции для последующего наступления… Но это было слабым утешением, если учитывать понесенные жертвы».
В этом признании неопровержимы только слова о понесенных жертвах, потому что, как только Манштейн стал перебрасывать части из-под Севастополя на борьбу с керченским десантом, генерал Петров тут же воспользовался ослаблением противника и за короткое время активными боевыми действиями восстановил многое из того, что было оставлено в недавних боях. Не стану детально описывать эти трудные контратаки истощенных частей, их успех во многом зависел от энтузиазма, от сознания одержанного верха над врагом.
В результате этих боев «удобные исходные позиции для последующего наступления», которые якобы захватил Манштейн, остались лишь на бумаге, реальными же были его огромные потери.
Вот она, еще одна яркая и убедительная победа и командарма, и защитников Севастополя над превосходящими силами врага. Они не только удержали город, но, приковав к себе главные силы 11-й армии Манштейна, обеспечили успешную высадку десантов в Керчи и Феодосии, создали выгодные условия для наступления высадившимся частям. Очень дорогой новогодний подарок сделали севастопольцы Родине. В предновогодней передовой статье «Правды», которая передавалась и по радио, были такие слова о севастопольцах:
«Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море… Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги. Родина ценит их. Родина никогда их не забудет!»
Для Петрова первые дни 1942 года принесли большое огорчение — был ранен начальник штаба армии Крылов, которого Иван Ефимович очень уважал и ценил. Это случилось 8 января. Крылов поехал к станции Мекензиевы Горы, где было напряженное положение. Противник вел сильный артиллерийский огонь и мог предпринять активные действия. И вот стемнело, а Крылов все еще не возвращался. Петров уже не раз спрашивал, где Крылов. Работники штаба звонили на командные пункты, но Крылова не находили.
Последнее место, где он был, — 79-я бригада. Оттуда уехал, но в штаб не прибыл. Тут уже забеспокоились: не случилось ли с ним что-нибудь.
И вот неожиданно он сам позвонил начальнику оперативного отдела Ковтуну с квартиры. Кроме каземата в бункере была у него еще и комнатка в штабе, в обычном доме. Вот из этой комнатки он позвонил и попросил прийти. Ковтун к нему пошел. А Петров на КП, не зная, куда ушел Ковтун, нервничал, подозревая уже, что с Крыловым что-то случилось. Когда Ковтун вернулся, генерал строго стал ему выговаривать:
— Где вы пропадаете? Ни вас, ни Крылова. Узнали, где Крылов?
Ковтун замялся. Петров увидел на его гимнастерке следы крови.
— Откуда на вас кровь?
И, понимая, что произошло неладное, уже строго спросил:
— Что вы от меня скрываете? Где Крылов? Что он, убит или ранен?
Узнав, что Крылов ранен, Петров немедленно пошел в комнатку Крылова. Вместе с начальником медслужбы Соколовским Иван Ефимович сопровождал Крылова в госпиталь и был там, пока делали операцию. Еще дорогой Крылов рассказал Петрову, что с ним случилось.
Он вел наблюдение за противником и, как все из штаба Петрова, работал в его стиле: хотел выбраться поближе. В это время начался минометный налет, и Крылов почувствовал удар в спину. Понял, что ранен, и все-таки сам выбрался из-под кустарников, дошел до своей машины и поехал в штаб. А чтобы никого не тревожить, не велел говорить, что ранен.
Операцию Крылову делал армейский хирург профессор Кофман. Осколок мины был величиной с половину спичечной коробки. Он пробил лопатку, вошел в глубь грудной клетки и едва не дошел до сердца. Медики удивлялись той физической и моральной силе, которую проявил Крылов: получив тяжелое ранение, он самостоятельно передвигался, добрался до машины и потом до квартиры.
Вернувшись из госпиталя, генерал вызвал Ковтуна и сказал ему:
— Теперь основная тяжесть ложится на вас. Надеюсь, что справитесь.
А как дальше быть, подумаем. Мне бы очень не хотелось, чтобы Крылова эвакуировали из Севастополя. Тогда он для нас окончательно потерян, вернется не скоро, да и вообще — к нам ли вернется? Некоторые врачи побаиваются ответственности за жизнь начальника штаба и, конечно же, стремятся отправить его подальше. Но сам Крылов просил меня и врачей, чтобы его не эвакуировали. Он не хочет от нас уезжать. Ну ладно. Надеюсь, что все у него обойдется благополучно. Пока под всеми приказами ставьте подпись Крылова.
ПОДГОТОВКА К НОВЫМ БОЯМ
Приморская армия постоянно совершенствовала оборону, укрепляя ее в инженерном отношении руками все тех же несгибаемых в бою солдат и матросов. В каменистом грунте на тридцати шести километрах фронта было вырыто 350 километров траншей, составлявших три оборонительных рубежа глубиной до двенадцати километров. До марта инженерными работами руководил генерал А.Ф. Хренов (в марте его перевели в Керчь).
Большую помощь в инженерном оборудовании обороны оказала Севастополю оперативная группа инженерных заграждений во главе с начальником штаба инженерных войск Красной Армии генералом И.П. Галицким, созданная Ставкой, когда враг был на подступах к Москве. Как только наши части, отстояв столицу, пошли в наступление, оперативная группа была направлена в Севастополь. В эшелон было погружено 20 тысяч противотанковых и 25 тысяч противопехотных мин, 200 тонн взрывчатки. В Новороссийске все это было переправлено на крейсер и рано утром 1 января 1942 года как новогодний подарок прибыло в Севастополь.
Вот что рассказывает о встрече с Петровым один из руководителей инженерной опергруппы, генерал-лейтенант (тогда полковник) инженерных войск Е.В. Леошеня:
«Почему-то Иван Ефимович Петров представлялся мне человеком суровым, жестким, излишне резким и очень немногословным. Все это казалось естественным — он много пережил, очень тяжелая задача легла на его плечи сейчас. Но такие представления мгновенно развеялись, когда на командном пункте Приморской армии навстречу нам вышел худощавый генерал в пенсне. Он приветствовал нас широким радушным жестом русского хлебосольного хозяина, встречающего старых добрых знакомых:
— Добро пожаловать! Поджидаю, давно поджидаю. Прошу ко мне в кабинет…
Мы сели у стола с картой, и Иван Ефимович, сразу обнаружив глубокое знание военно-инженерного искусства, заговорил о том, как представляется ему система противотанковых и противопехотных заграждений перед передним краем обороны, система, которая пока существовала лишь в зародыше…
По вызову командарма явился начальник инженерных войск Приморской армии полковник Гавриил Павлович Кедринский — подчеркнуто подтянутый, в ремнях и до блеска начищенных сапогах. Как мы убедились в дальнейшем, он был не только настоящим знатоком своего дела, но и человеком с творческой инициативой. Позже мне стало известно, что при оставлении Одессы Г.П. Кедринский лично заложил в гостинице мину замедленного действия, взрыв которой уничтожил группу фашистских офицеров.
Поручив начинжу ввести нас в курс дел по его части и распорядившись, как нас разместить, чтобы было удобно работать, И.Е. Петров попросил представить к вечеру хотя бы первоначальный план усиления обороны Севастополя взрывными заграждениями…
В назначенное время мы явились к командарму с готовым планом. Исходя из характера местности, мы выделили в плане направления, которые следовало прикрыть как противотанковыми, так и противопехотными минами…
Генерал Галицкий кратко доложил оценку местности и вытекавшее из нее инженерное решение. Он подчеркнул, что речь идет о плане-минимуме, который необходимо осуществить немедленно.
— Одновременно, — продолжал Иван Павлович, — мы будем разрабатывать более широкий план заграждений и инженерного оборудования позиций.
Командарм спросил, как обеспечен представленный план минами и когда можно приступить к работе. Мы ответили, что для выполнения этого плана привезенных из Москвы мин хватит и еще останется резерв. А приступать к минированию следует сегодня же ночью.
Кто-то из присутствующих высказал мнение, что производить минирование в третьем и четвертом секторах пока нецелесообразно. Сперва, мол, нужно восстановить там прежнее положение, отбить у немцев утраченные нами позиции.
Генерал Галицкий решительно возражал против такой точки зрения.
— С устройством заграждений в этих секторах, — говорил он, — медлить нельзя. Заграждения резко повысят устойчивость обороны. Если же отобьем прежнюю позицию, начнем минировать там. А нынешние позиции станут второй линией.
Выслушав все соображения, ИЕ. Петров сказал:
— План одобряю и утверждаю. К минированию приступать без промедления. — И, обернувшись к Галицкому, спросил: — Ваши дальнейшие действия?
— С вашего разрешения, — ответил Иван Павлович, весьма удовлетворенный всем ходом этого совещания, — мы прямо отсюда отправимся на инструктаж дивизионных инженеров и командиров саперных батальонов, которые ожидают нас в деревне Кадыковка. Оттуда я с Кедринским поеду в третий и четвертый сектора, а полковник Леошеня с подполковником Грабарчуком — в первый и второй.
— Желаю успеха! — заключил командарм, пожимая нам руки.
…Иван Ефимович был собеседником приятным и интересным.
А широта его инженерных познаний казалась просто удивительной для общевойскового командира. Он прекрасно знал и отечественную и немецкую инженерную технику, был весьма эрудирован в вопросах фортификации. Сперва я просто не мог себе представить, когда и как успел он все это изучить. Узнав, что я возглавляю кафедру военно-инженерного дела в Военной академии имени М.В. Фрунзе, Иван Ефимович рассказал, как, будучи начальником пехотного училища в Ташкенте, он по совместительству читал курс истории военного искусства в местном вечернем отделении нашей академии. В связи с этим ему приходилось усиленно заниматься самообразованием. Так и приобреталась та военная энциклопедичность, которая сначала была несколько неожиданной для нас в командующем Приморской армией…
Заграждения первой очереди были уже установлены, а работа над основным планом близилась к концу, когда мы понесли тяжелую потерю. 16 января Гавриил Павлович Кедринский — на этот раз один — отправился в расположение Чапаевской дивизии, и через два часа стало известно, что он смертельно ранен разрывом мины. Доставленный в госпиталь в Инкерманской долине (в оборудовании этого подземного госпиталя Гавриил Павлович принимал действенное участие), он вскоре скончался.
Полковник Кедринский был подлинным героем севастопольской обороны. Отдать последний долг своему соратнику прибыл командарм Петров».